Прошло уже N дней (я не знаю, я не умею считать время), воспоминания немножко остыли, но почему нет, почему нет. В автобусе меня волновало только одно: почему она на меня не смотрит; у нее в квартире меня волновало только одно: почему я чувствую себя здесь, как дома; по дороге домой меня волновало только одно: почему я не мог остаться там навсегда. Сначала ее присутствие не ощущалось, она была занята Питером; в то время существовал только весь мир и она одна, открытая для этого мира, а я всегда шел где-то впереди, чтобы не мешать. Меня смущало ее смущение, которое выглядело, как безразличие, но на деле то была буря эмоций, с которой она могла совладать только молча и чуть в стороне. Я ее понял. С одной бутылки вина, которую мы еле открыли, нас на удивление повело, за весь вечер и за всю ночь она практически не открывала глаз; она все еще не смотрела на меня. Я плакал у нее на груди, не понимая, отчего, но тогда я доверял ей больше, чем себе, и тогда, обхватывая пальцами ее плечи и слушая ее голос, я был счастлив. Я пришел в ее дом с ощущением, будто жил здесь всегда; казалось, здесь мое место. Обнимая ее прильнувшие руки, я думал о том, что если я сделаю для этого человека все, что могу, даже этого будет недостаточно, но я готов, я хочу пожертвовать для нее всем, потому что в первый раз я почувствовал себя по-настоящему счастливым и в первый раз я захотел, чтобы весь мой мир состоял только из одного этого человека. Я был счастлив. Я был счастлив. Я был счастлив. |